Неточные совпадения
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он
звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для
сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она
звала мужа
сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
К этому еще присоединилось присутствие в тридцати верстах от него Кити Щербацкой, которую он хотел и не мог видеть, Дарья Александровна Облонская, когда он был у нее,
звала его приехать: приехать с тем, чтобы возобновить предложение ее
сестре, которая, как она давала чувствовать, теперь примет его.
Знакомая эта была Лизавета Ивановна, или просто, как все
звали ее, Лизавета, младшая
сестра той самой старухи Алены Ивановны, коллежской регистраторши и процентщицы, у которой вчера был Раскольников, приходивший закладывать ей часы и делать свою пробу…
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она
зовет меня: еду, еду! Ведь там тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две
сестры, два новых, неизвестных мне и в то же время близких лица… «барышни в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
— И мы не ожидали, — перебил он меня, — что ж? тем лучше. Позвольте рекомендоваться: меня
зовут Гагиным, а вот это моя… — он запнулся на мгновенье, — моя
сестра. А ваше имя позвольте узнать?
Его
сестра, О. П. Киреева, — оба они были народники — служила акушеркой в Мясницкой части, была любимицей соседних трущоб Хитрова рынка, где ее все
звали по имени и отчеству; много восприняла она в этих грязных ночлежках будущих нищих и воров, особенно, если, по несчастью, дети родились от матерей замужних, считались законными, а потому и не принимались в воспитательный дом, выстроенный исключительно для незаконнорожденных и подкидышей.
Он был женат на старшей
сестре моей матери; фамилия его была Курцевич, а имя Казимир, но
звали его обыкновенно просто капитаном.
При входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзиратель Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо так и застыло от умиления, а круглые темные глаза ловили каждое движение патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит по фабрике, Подседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в струнку старик уставщик, — плотинного и уставщика рабочие
звали «
сестрами».
— Значит, хоронится от тебя… Тоже совестно. А есть у них такой духовный брат, трехлеточек-мальчик. Глебом
звать… Авгарь-то матерью ему родной приходится, а
зовет духовным братом. В скитах его еще прижила, а здесь-то ей как будто совестно с ребенком объявиться, потому как название ей девица, да еще духовная
сестра. Ну, Таисья-то к себе и укрыла мальчонка… Прячет, говорю, от тебя-то!
— Это
сестра брательников Гущиных, — с гордостью объяснила Таисья, — Аграфеной
звать.
Об Муханове уведоми как-нибудь
сестру его: она живет в Москве на Пречистенке и замужем за Шаховским,
зовут ее Лизавета Александровна. Скажи ей, что брат ее перевезен был из Выборга для присоединения к нам двум — и слава богу мы все здоровы.
— Ты обо мне не суди по-теперешнему; я тоже повеселиться мастер был. Однажды даже настоящим образом был пьян. Зазвал меня к себе начальник, да в шутку, должно быть, — выпьемте да выпьемте! — и накатил! Да так накатил, что воротился я домой — зги божьей не вижу!
Сестра Аннушкина в ту пору у нас гостила, так я Аннушку от нее отличить не могу: пойдем, — говорю! Месяца два после этого Анюта меня все пьяницей
звала. Насилу оправдался.
Про мать он говорил с некоторой холодной и торжественной похвалой, как будто с целью предупредить всякое возражение по этому предмету; про тетку он отзывался с восторгом, но и с некоторой снисходительностью; про
сестру он говорил очень мало и как будто бы стыдясь мне говорить о ней; но про рыженькую, которую по-настоящему
звали Любовью Сергеевной и которая была пожилая девушка, жившая по каким-то семейным отношениям в доме Нехлюдовых, он говорил мне с одушевлением.
Впрочем, все любви Александрова так многочисленны и скоропалительны, что
сестра в шутку
зовет его — господин Сердечкин.
Четвертая рота, в которой имел честь служить и учиться Александров, звалась… то есть она называлась… ее прозвание, за малый рост, было грубо по смыслу и оскорбительно для слуха. Ни разу Александров не назвал его никому постороннему, ни даже
сестрам и матери. Четвертую роту
звали… «блохи». Кличка несправедливая: в самом малорослом юнкере было все-таки не меньше двух аршин с четырьмя вершками.
Попрежнему ворожащими
зовами заманивала его Вершина, попрежнему Рутилов выхвалял
сестер. Дома Варвара уговаривала его скорее венчаться, — но никакого решения не принимал он. «Конечно, — думал он иногда, — жениться бы на Варваре всего выгоднее, — ну, а вдруг княгиня обманет? В городе станут смеяться», — думал он, и это останавливало его.
— Вот чорт-то! — выругался Рутилов. — Не хочет венчаться, струсил, — объявил он
сестрам. — Но я еще уломаю дурака.
Зовет к себе в карты играть.
«Если бы она была
сестрою! — разнеженно мечтал Саша, — и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово.
Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, — Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы».
— Я к вам по делу… Позвольте представиться:
сестра Анны Петровны.
Зовут меня Аграфеной… Вы, вероятно, догадываетесь о цели моего посещения?
Он знал, что все девочки
зовут его «изобретателем», — это
сестра внушила им, — и что от него ждут в будущем чего-то, что должно прославить имя его отца, —
сестра говорила об этом уверенно.
— Да, что-то в этом вкусе, — отвечала, краснея, смеясь и тряся его руку, ундина. — Позволяю вам за это десять раз назвать меня дурой и шутихой. Меня
зовут Дарья Михайловна Прохорова, а это — моя старшая
сестра Анна Михайловна, тоже Прохорова: обе принадлежим к одному гербу и роду.
— Да, ее все так
зовут. Необыкновенно интересное лицо; она ни с кем не знакома, но ее все русские знают и никто ее иначе не называет, как une tete d'or. Мой брат познакомился где-то с Долинским, и он бывал у нас, а
сестра ваша, кажется, совсем дикарка.
Сестра Татьяна вдруг привезла из Воргорода жениха, сухонького, рыжеватого человечка в фуражке инженера; лёгкий, быстрый на ногу, очень весёлый, он был на два года моложе Татьяны, и, начиная с неё, все в доме сразу стали
звать его Митя. Он играл на гитаре, пел песни, одна из них, которую он распевал особенно часто, казалась Якову обидной для
сестры и очень возмущала мать.
На этот раз мои каникулы были особенно удачны. Я застал
сестру Лину не только вполне освоившеюся в семействе, но и успевшею заслужить всеобщую симпатию, начиная с главных лиц, то есть нашего отца и дяди Петра Неофитовича. Старушка Вера Александровна Борисова, узнав от матери нашей, что Лина есть сокращенное — Каролина и что покойного Фета
звали Петром, сейчас же переделала имя
сестры на русский лад, назвав ее Каролиной Петровной.
Но мечты прерывались, его то
звали к матери, то приезжала тетка или
сестра и заставляли его рассказывать, что делала и как себя чувствовала старуха в продолжение двух дней и не хуже ли ей?
Неужели она, в день своего рождения, приехала
звать к себе его и
сестру?
Жмигулина (идя к двери). Что же вы нас с
сестрой в гости не
зовете?
Звал из Шуи родную
сестру,
Да деньжонок послать поскупился.
Анисья (про себя).
Сестру зовет. О, головушка моя! О-о! Должно, ей отдать хочет. Что стану делать! О! (Акулине.) Не ходи! Куда ты?
1-й лакей. То-то я слышу дух такой тяжелый. (С оживлением.) Ни на что не похоже, какие грехи с этими заразами. Скверно совсем! Даже бога забыли. Вот у нашего барина
сестры, княгини Мосоловой, дочка умирала. Так что же? Ни отец, ни мать и в комнату не вошли, так и не простились. А дочка плакала,
звала проститься, — не вошли! Доктор какую-то заразу нашел. А ведь ходили же за нею и горничная своя и сиделка — и ничего, обе живы остались.
Эта девушка, по его словам, была из хорошей семьи, и
звали ее Лидией Волчаниновой, а имение, в котором она жила с матерью и
сестрой, так же как и село на другом берегу пруда, называлось Шелковкой.
Сестра встрепенулась. Ей приснилось, что она сидит у окна, что маленький брат играет, как в прошлом году, в цветнике и
зовет ее. Открыв глаза и увидев его в постели, худого и слабого, она тяжело вздохнула.
Он боялся леса, который покойно шумел над его головой и был темный, задумчивый и такой же страшный в своей бесконечности; полянки, светлые, зеленые, веселые, точно поющие всеми своими яркими цветами, он любил и хотел бы приласкать их, как
сестер, а темно-синее небо
звало его к себе и смеялось, как мать.
Даренушка! — кликнула в сени Аграфена Ивановна, и на
зов ее вошла молодая девушка, такая ж высокая, стройная, как и Аннушка, такая ж, как и
сестра ее, была бы она и красивая, да оспа лицо ей попортила.
Потом двух близнецов,
сестер Нагибиных, Анночку и Софочку,
зовут Зайкой и Лиской, потому что одна такая беленькая, как зайчик, a y другой остренькое личико, как у лисички.
— Да, его
зовут Тото. Он родственник хозяина, — эхом отозвались брат с
сестрою.
Дорогой мальчик успел сообщить, что его
зовут Петькой, a что его
сестру звали прежде Зиной, но хозяин велел называть ее Розой.
Подала самовар. Пришла Володина мать, Варвара Владимировна, пришли все. Володя представил нас
сестрам: старшую, широколицую,
звали Оля, младшую, красавицу, — Маша. Когда Маша пожимала мне руку, она опять усмехнулась. Я в недоумении подумал...
К ручке Марфы Николаевны подошел сын ее Митроша, или «Митрофан Саввич», как
звала его
сестра, когда желала убедить его в том, что он «идиот» и «чучело».
Совсем иное впечатление произвело происшествие с
сестрой Марией на остальных обитальниц монастыря. Весть о полученном «гостинце» с быстротою молнии облетела все монастырские кельи и насмерть перепугала
сестер. И без этого рокового происшествия «новенькая послушница», как
звали Марию, была окружена в монастыре ореолом таинственности.
Полина, впрочем, несмотря на эту рознь, любила
сестру, и больная, в бреду, вместе с именем горячо любимого ею человека вспоминала
сестру Зину, жалела ее,
звала к себе.
Они вместе выросли, играя между собой как родные, и даже
зовут друг друга братом и
сестрой.
«Моего пациента
зовут Андрей Иванович, а ее Антонина Павловна, какая же тут
сестра», — думал он и сошедши к Сурмину, нашел уже его сидевшим в креслах.
Они вместе выросли, играя между собою как родные, и даже
зовут друг друга братом и
сестрой.
— О! когда так,
зови сейчас сюда свою
сестру. Я никогда не делал неблагородных дел и это докажу. Говорю тебе, проси сюда с отцом и матерью… Я повторю при них.
У нее был племянник — сын ее покойной любимой
сестры, которого она считала своим прямым и единственным наследником, каким он был и по закону, а потому и берегла копейку, считая ее не своей, а «Аркаши», как она
звала Аркадия Петровича Савина, оставшегося в детстве сиротой после одного за другим умерших родителей и когда-то воспитывавшегося в московском корпусе, и воскресные и праздничные дни проводившего у Ираиды Степановны, боготворившей мальчика.
Старики, Сергей Платонович и Марья Николаевна, жили на покое, а две
сестры, Пелагея и Евдокия Сергеевны или, как их
звали в семье, Поли и Додо были перезрелые девицы, считавшиеся, впрочем, в московском обществе на линии невест.
Зина, как он начал
звать ее, с ее дозволения и по настоянию Фанни Михайловны, заявившей, что она ему все равно, что
сестра, ободряюще действовала на молодого Савина, она выслушивала его всегда с увлечением, соглашаясь с ним, а, главное, ее общество, близость ее, как молодого существа, свежестью и грацией напоминающей ему Маргариту, успокоительно действовали на его нервы, постоянно напряженные перед предстоящим объяснением с отцом и оскорбительными для «его кумира» разговорами с матерью.
А кругом тихий ночной стон, и лампочки притушены, и только слышишь, как слабые голоса
зовут:
сестра!
сестра!